Читать интересную книгу Отпечатки на следах [СИ] - Сергей Дигол

«Нищий майор–пенсионер, которого не спровадили на заслуженный отдых лишь из–за того, что кому–то нужно раскручивать расследования до фазы излишне любезных телефонных голосов», — добивали Наташу, уже без всякой нежной прелюдии, то ли она сама, то ли посторонние мысли и прибавляли еще одно слово: «Беременность».

Со дня их полусекретной регистрации — свидетелями, воспользовавшись (редчайший случай) служебным положением, Николай уговорил стать подвернувшихся накануне понятых — минуло девять месяцев, срок, достаточный для появления потомства, но оказавшийся непосильным для зачатия. Когда, наконец, они капитулировали перед медициной, врачи остались единодушны — дело в Наташе, и вынесли безапеляционный приговор — дорогущее лечение, на которой Николай пообещал заработать в ближайшие полгода. Наташа же никак не могла примирить две бушующие внутри нее реки, растекающиеся в противоположных направлениях и никак не сливавшиеся в единое море, по которому она могла бы безмятежно и уверенно плыть всю жизнь. Родить ли сейчас, родить ребенка с высокой вероятностью безотцовщины? Просто в силу математической закономерности, ввиду того, что по статистике, средняя продолжительность жизни молдавских мужчин не превышает шестидесяти лет? Или ждать? Когда Николай заработает, а сама она вылечиться, а может быть, ждать пока он… И она снова била себя по ушам, как будто они умели говорить и несли всю эту ересь.

И она все больше ждала звонка, чтобы услышать — нет, конечно, не эти мерзкие голоса с их притворными любезностями. Ей хотелось услышать мамин голос. Мама, мамуля, знаешь ли ты, чувствуешь ли своим материнским сердцем, как нужен мне твой совет, твое утешение, одно твое слово.

— Мама! — вскрикнула Наташа, когда телефон действительно затрезвонил.

Но из трубки послышался не мягкий, как домашние тапочки, голос Анастасии Дмитриевны. Затрещала, захлебываясь восторгом Ира с работы. Наташино замужество сблизило их, и первый шаг сделала именно Ира — в надежде, что перестанет, наконец, быть в тесном, как офис редакции, коллективе белой вороной и прежде всего — в постоянных изменах законному мужу.

— Представляешь, только нас троих! — щебетала Ира, и до Наташи медленно доходил смысл.

«Нас троих» — это ее, Иру, Наташу и, само собой разумеется, главреда Виорела пригласили на ежегодный бал прессы. Тухлое, как слышала Наташа от самих участников, мероприятие, ярмарка провинциального, а значит, особо пошлого и гипертрофированного тщеславия. Но теперь, когда дело коснулось непосредственно ее, Наташа сразу пропустила перед глазами, словно слайд–шоу, собственные вечерние наряды и удивилась своей радости оттого, что в день бала у мужа запланирован отъезд в суточную командировку в Одессу.

На балу Ира была сногсшибательна. В черном, с золотым широким поясом, облегающем платье чуть выше колен, на каблуках, делавших ее и без того длиннющие ноги каким–то совсем уж символом бесконечности во плоти и даже Виорел, доходивший ей в росте в лучшем случае до переносицы, зачем–то совсем поник плечами, отчего сшитый под заказ и по его мерке пиджак обвис, и вот уже главный редактор напоминал нелепого новичка–пажа, впервые сопровождающего на великосветском вечере наследницу многомиллионного состояния.

И все же рука с увенчанным бриллиантом кольцом коснулась не Ириного запястья, закованного в широкий золотой браслет — подарок рогоносного мужа. Наташа обернулась, инстинктивно одергивая руку и замерла — прямо в глаза ей, явно не собираясь убирать свою ладонь с ее запястья, смотрел Константин Секулару — звезда эфира номер один в Молдавии, гроза оппозиции и меткий телекиллер с канала «Три семерки». Наташа впервые видела его выпившим, должно быть потому, что никогда прежде не встречалась с ним без посредничества телевизионного экрана, и тем не менее, именно в ее голове, хозяйничал кто–то гораздо могущественнее алкоголя. Кажется, одна из тех умело подстраивающихся под ее внутренний голос мыслей, от которых вечно страдали ни в чем не повинные Наташины уши.

Ведь это он, внутренний голос, удивился, когда они незаметно и не прощаясь, сбежали вдвоем из душного зала и сорвались с места на его черной «бэхе»: а что тут такого, муж–то в командировке, и вернется лишь завтра, да и то к вечеру. И, кажется, тот же голос успокаивал, когда Секулару завел ее в гостиничный номер: ну ведь это еще ничего не значит, детка. И он же настаивал: потерпи, когда журналист впился своими просаленными — вероятно, от красной банкетной рыбы — губами в ее губы. А разве не голос твердил: да какого черта ты должна скрывать свою красоту, когда пальцы Секулару больно сдавили сосок ее правой груди, тот что задиристо глядит вверх, в отличие от покорно поникшего левого. И уж точно голос зашипел: тишшшшш, когда струя ударила ей в щеки, в лоб, в губы, склеила волосы и закапала с подбородка на грудь. И добавил, с твердостью и как ей показалось, равнодушием: через пять минут вернешься из душа прежним человеком, недаром водой крестят и говорят, из нее же выходят сухими.

— Я тебе позвоню, — сказал Секулару, глядя на Наташу исподлобья.

По иному у него бы и не получилось: она уже вышла из машины, которую он притормозил в двух кварталах от ее дома, и теперь смотрела на него, так и не поднявшегося с водительского кресла, через полуоткрытую дверцу. Она лишь улыбнулась в ответ, а он, не сдержавшись, рассмеялся — ложь была до неприличия банальна и смешна даже для него самого.

Поднявшись в квартиру, Наташа вдруг почувствовала, что бушевавший внутри ее голос затих. Удивительно, решила она, ведь стоило ей прежде оставаться одной, как внутри ее, как по команде, включалось оглушительное многоголосие. Наташа бросилась делать то, что подсказывал ей вновь оживший супружеский инстинкт и в этом тот, затихший — кто знает, может лишь на время — внутри ее голос, был совершенно прав: она вышла сухой из воды или возродилась из пепла. Наташа кинулась на кухню и совсем скоро подгоняла нехотя просыпавшееся утро грохотом кастрюль и сковородок, шипением подсолнечного масла и ритмичными ударами ножа о разделочную доску.

Муж вернулся позднее обещанного, когда два ее непримиримых воина — скука и стыд, если и бились внутри Наташи, то как–то нехотя и сама она смертельно устала от их боя, прервать который могло лишь появление супруга. Николай был бледен, щеки его впали, и она словно забытая дома собачка, стала кружить вокруг, стоило ему переступить порог, а затем потянула его на кухню, вытаскивать наружу ввалившиеся щеки зеленым борщом, мититеями с горошком и нарезанным луком и пирогом с капустой.

Она терпеливо ждала, пока он прожует и проглотит все до последней капли, куска и кроши и готова была слушать его, не смыкая глаз до полночи, а до окончания второй половины — любить.

6

— Представляешь, завернули по дороге домой! — притворно возмущается Николай с набитым пирогом ртом, но от Наташи не скрыться искоркам безудержного интереса в его глазах.

Так происходит всегда, когда ему поручают новое дело — в нем бушует восторг, и она каждый раз поражается, как в этом океане эмоций Николаю удается сохранять безупречность логики.

Наташа домывает посуду, но уже вытирая руки кухонным полотенцем, превращается в миссис Холмс. Она садится на маленький диванчик у стола, а Николай встает, и делая три шага вперед и три назад, и так снова и снова и ни шагом больше, чтобы не выйти из тесной кухни в коридор и не удариться ногой о стол, посвящает ее в подробности дела. Совсем свежего преступления, расследование которого повесили на него по дороге домой из Одессы, где он, в составе делегации министерства внутренних дел, принял участие в каком–то скучном и бесполезном международном семинаре по проблеме торговле людьми.

— Итак, диспозиция, — расставляет он руки, одновременно максимально растопыривая пальцы, ничуть не опасаясь, что между ними просочиться служебная информация. — Однокомнатная квартира, почти как у нас, вот только коридор подлинее и заканчивается единственной комнатой, а не упирается в ванную. Молодой человек, двадцати четырех лет от роду — кстати, квартира условно его, съемная. Так вот, молодой человек, едва переступив порог, получает две пули — в шею и в грудь. Выстрелы слышали — погибший не успел закрыть входную дверь — и можешь себе представить, какой грохот стоял в подъезде. Один из соседей вызвал полицию быстрее других, но что самое интересное, поступил еще один звонок от мужчины, который не только вызвал полицию по тому же адресу, но и заявил, что именно он только что убил человека.

— Ничего себе.

Наташа прилегла, опершись головой о руку, и Николай воодушевился: такая позиция жены означала уже не вежливое участие к его делам, а самый искренний интерес.

— Да. Прибывший дежурный наряд действительно обнаружил труп мужчины с двумя огнестрельными ранениями, и, что более интересно, чем звонок предполагаемого убийцы — не одного, а сразу двух живых людей на месте преступления: мужчину и женщину.